Александр Левин

Толстый Василий лежал на дому, розовым носом спускаясь во тьму. Запахи лавра, лаванды и роз Толстый Василий имел через нос.

Ах, Толстый Василий, твой дом на холме розовым носом сияет во тьме. Великий надомник, сиятельный князь, ты наш во тьме негасимый вась-вась.

Толстый Василий лежал на полу, розовый глаз растопырив во мглу. Горние выси, Тибет и Кавказ Толстый Василий видал через глаз.

Ах, Толстый Василий, твой глаз на полу розовым светом сияет во мглу. Великий смотритель божественных дел, ты наш во мглу непрерывный глядел.

Толстый Василий лежал на посту, розовым ухом слыхал за версту. Шелест эфира, шуршание крыл Толстый Василий в ухо ловил.

Ах, Толстый Василий всегда на посту, розовым чем-нибудь бдит в темноту. Великий напостник, духовный отец, ты наш во тьме путеводный звездец.

Толстый Василий лежал на мосту, розовым чем-то журчал в темноту...

Когда Резвяся и Играя танцуют в небе голубом, одна из них подобна снегу, другая — рыжему огню.

Одна плывет, как в хороводе, уклюжей грации полна, другая бегает по небу, локтями детскими торча,

а третья льется, как простая громошипучая вода, Смеясь зовется. Трем богиням всё вторит весело Громам.

Резвяся плавная сияет, Играя прыскает огнем, Смеясь из кубка золотого сама себя на землю льет.

И лишь Громам все вторит, вторит, уже не весело ему, и он стоит болван болваном с тяжелым яблоком в руках,

с огро-омным яблоком в руках.

В огромном супермаркере Борису Нелокаичу показывали вайзоры, кондомеры, гарпункели, потрясные блин-глюкены, отличные фуфлоеры, а также джинсы с тоником, хай-фай и почечуй.

Показывали блееры, вылазеры и плюеры, сосисэджи, сарделинги, потаты и моркоуфели, пластмассерные блюдинги, рисованные гномиксы, хухоумы, мумаузы, пятьсот сортов яиц.

Борису Нелокаичу показывали мойкеры, ухватистые шайкеры, захватистые дюдеры, компотеры, плей-бодеры, люлякеры-кебаберы, горячие собакеры, холодный банкен-бир.

Показывали разные девайсы и бутлегеры, кинсайзы, голопоптеры, невспейпоры и прочее. И Борис Нелокаеvitch поклялся, что на родине такой же цукермаркерет народу возведет!

Хомо-сцапиенс зеленый под кустом сидит зеленым и какого-либо хому ожидает на обед. Pуки-штуки напружинил, ноги-лапы приготовил, сабли-зубы растопырил, ухти-когти заголил.

Хомы ходят по полянкам, в лес заходят неохотно, по тропинке к водопою в одиночку не хотят. Но известно всем, что хома — зверь стеснительный и скромный, что пописать и покакать ходит в лес по одному.

Трудно-трудно неподвижно, рукти-ногти напружинив, полный цикл сидеть зеленым под каким-нибудь кустом. Так приятно быть в горошек, синий с красным, или в ромбик, но охота есть охота, есть охота — так терпи!

Наконец приходит хома, хома женская, большая, и как раз под нужный кустик приседает, молодец. О, охотничья удача! Хомо-сцапиенс зеленый вылетает, как зеленый, из зеленого куста,

хому толстую хватает, сабли зубые вонзает, в нору темную волочит и съедает целиком. И четыре полных цикла он сидит в своей берлоге и себя в горошек лижет трехметровым языком.